Неточные совпадения
Спешу известить вас, — писала она в одном из них, — что я в сию
ночь во
сне видела.
Ночью над Непреклонском витает дух Угрюм-Бурчеева и зорко стережет обывательский
сон…
Он не спал прошлую
ночь, но не мог и думать о
сне.
Скосить и сжать рожь и овес и свезти, докосить луга, передвоить пар, обмолотить семена и посеять озимое — всё это кажется просто и обыкновенно; а чтобы успеть сделать всё это, надо, чтобы от старого до малого все деревенские люди работали не переставая в эти три-четыре недели втрое больше, чем обыкновенно, питаясь квасом, луком и черным хлебом, молотя и возя снопы по
ночам и отдавая
сну не более двух-трех часов в сутки. И каждый год это делается по всей России.
Ответа не было, кроме того общего ответа, который дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться
сном уже нельзя, по крайней мере, до
ночи, нельзя уже вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться
сном жизни.
И княгиня внутренно радовалось, глядя на свою дочку; а у дочки просто нервический припадок: она проведет
ночь без
сна и будет плакать.
Мне, однако, приятно, что я могу плакать! Впрочем, может быть, этому причиной расстроенные нервы,
ночь, проведенная без
сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок.
Но ошибался он: Евгений
Спал в это время мертвым
сном.
Уже редеют
ночи тени
И встречен Веспер петухом;
Онегин спит себе глубоко.
Уж солнце катится высоко,
И перелетная метель
Блестит и вьется; но постель
Еще Евгений не покинул,
Еще над ним летает
сон.
Вот наконец проснулся он
И полы завеса раздвинул;
Глядит — и видит, что пора
Давно уж ехать со двора.
Она поэту подарила
Младых восторгов первый
сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И
ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.
Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
Внимая новый шум лесов;
Или с природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших лет,
Которым возрожденья нет?
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического
снаИная, старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О чудной
ночи, о луне…
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь
сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Еще прозрачные леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии
ночей.
И дождалась… Открылись очи;
Она сказала: это он!
Увы! теперь и дни, и
ночи,
И жаркий одинокий
сон,
Всё полно им; всё деве милой
Без умолку волшебной силой
Твердит о нем. Докучны ей
И звуки ласковых речей,
И взор заботливой прислуги.
В уныние погружена,
Гостей не слушает она
И проклинает их досуги,
Их неожиданный приезд
И продолжительный присест.
Все это я выдумал, потому что решительно не помнил, что мне снилось в эту
ночь; но когда Карл Иваныч, тронутый моим рассказом, стал утешать и успокаивать меня, мне казалось, что я точно видел этот страшный
сон, и слезы полились уже от другой причины.
Была полная
ночь; за бортом в
сне черной воды дремали звезды и огни мачтовых фонарей.
В лихорадке и в бреду провела всю
ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным
сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он… он, с его бледным лицом, с горящими глазами… Он целует ей ноги, плачет… О господи!
Борис. Точно я
сон какой вижу! Эта
ночь, песни, свидания! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот и я жду чего-то! А чего жду — и не знаю, и вообразить не могу; только бьется сердце, да дрожит каждая жилка. Не могу даже и придумать теперь, что сказать-то ей, дух захватывает, подгибаются колени! Вот какое у меня сердце глупое, раскипится вдруг, ничем не унять. Вот идет.
Базаров лег поздно, и всю
ночь его мучили беспорядочные
сны…
— Нуте-ко, давайте закусим на
сон грядущий. Я без этого — не могу, привычка. Я, знаете, четверо суток провел с дамой купеческого сословия, вдовой и за тридцать лет, — сами вообразите, что это значит! Так и то,
ночами, среди сладостных трудов любви, нет-нет да и скушаю чего-нибудь. «Извини, говорю, машер…» [Моя дорогая… (франц.)]
А мы — страстно, самоубийственно, день и
ночь, и во
сне, и на груди возлюбленной, и на смертном одре.
— Лидия, кажется, простудилась, — говорила она, хмурясь, глядя, как твердо шагает Безбедов. — Ночь-то какая жуткая! Спать еще рано бы, но — что же делать? Завтра мне придется немало погулять, осматривая имение. Приятного
сна…
Он не помнил, когда она ушла, уснул, точно убитый, и весь следующий день прожил, как во
сне, веря и не веря в то, что было. Он понимал лишь одно: в эту
ночь им пережито необыкновенное, неизведанное, но — не то, чего он ждал, и не так, как представлялось ему. Через несколько таких же бурных
ночей он убедился в этом.
Они продолжали целые десятки лет сопеть, дремать и зевать, или заливаться добродушным смехом от деревенского юмора, или, собираясь в кружок, рассказывали, что кто видел
ночью во
сне.
— Я счастлива! — шептала она, окидывая взглядом благодарности свою прошедшую жизнь, и, пытая будущее, припоминала свой девический
сон счастья, который ей снился когда-то в Швейцарии, ту задумчивую, голубую
ночь, и видела, что
сон этот, как тень, носится в жизни.
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли
ночью, не метался ли во
сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за руку и подвела его к образу.
— Когда не знаешь, для чего живешь, так живешь как-нибудь, день за днем; радуешься, что день прошел, что
ночь пришла, и во
сне погрузишь скучный вопрос о том, зачем жил этот день, зачем будешь жить завтра.
Ей стал сниться другой
сон, не голубая
ночь, открывался другой край жизни, не прозрачный и праздничный, в затишье, среди безграничного обилия, наедине с ним…
Водка, пиво и вино, кофе, с немногими и редкими исключениями, потом все жирное, мясное, пряное было ему запрещено, а вместо этого предписано ежедневное движение и умеренный
сон только
ночью.
Бог знает, где он бродил, что делал целый день, но домой вернулся поздно
ночью. Хозяйка первая услыхала стук в ворота и лай собаки и растолкала от
сна Анисью и Захара, сказав, что барин воротился.
Она боялась впасть во что-нибудь похожее на обломовскую апатию. Но как она ни старалась сбыть с души эти мгновения периодического оцепенения,
сна души, к ней нет-нет да подкрадется сначала греза счастья, окружит ее голубая
ночь и окует дремотой, потом опять настанет задумчивая остановка, будто отдых жизни, а затем… смущение, боязнь, томление, какая-то глухая грусть, послышатся какие-то смутные, туманные вопросы в беспокойной голове.
Она все сидела, точно спала — так тих был
сон ее счастья: она не шевелилась, почти не дышала. Погруженная в забытье, она устремила мысленный взгляд в какую-то тихую, голубую
ночь, с кротким сиянием, с теплом и ароматом. Греза счастья распростерла широкие крылья и плыла медленно, как облако в небе, над ее головой.
«Куда „туда же“? — спрашивал он мучительно себя, проклиная чьи-то шаги, помешавшие услышать продолжение разговора. — Боже! так это правда: тайна есть (а он все не верил) — письмо на синей бумаге — не
сон! Свидания! Вот она, таинственная „
Ночь“! А мне проповедовала о нравственности!»
К вечеру Вера также разнемоглась. У ней появился жар и бред. Она металась всю
ночь, звала бабушку во
сне, плакала.
Она, пока Вера хворала, проводила
ночи в старом доме, ложась на диване, против постели Веры, и караулила ее
сон. Но почти всегда случалось так, что обе женщины, думая подстеречь одна другую, видели, что ни та, ни другая не спит.
Неизвестность, ревность, пропавшие надежды на счастье и впереди все те же боли страсти, среди которой он не знал ни тихих дней, ни
ночей, ни одной минуты отдыха! Засыпал он мучительно, трудно.
Сон не сходил, как друг, к нему, а являлся, как часовой, сменить другой мукой муку бдения.
Вы не будете обедать, не уснете и просидите
ночь вот тут в кресле, без
сна, без покоя.
— Я будто, бабушка… Послушай, Верочка, какой
сон! Слушайте, говорят вам, Николай Андреич, что вы не посидите!.. На дворе будто
ночь лунная, светлая, так пахнет цветами, птицы поют…
— Ах, очень! Как вы писали, что приедете, я всякую
ночь вижу вас во
сне, только совсем не таким…
Нынешний день протянулся до вечера, как вчерашний, как, вероятно, протянется завтрашний. Настал вечер,
ночь. Вера легла и загасила свечу, глядя открытыми глазами в темноту. Ей хотелось забыться, уснуть, но
сон не приходил.
— Напрасно, друг, не молишься; хорошо оно, сердцу весело, и пред
сном, и восстав от
сна, и пробудясь в
ночи.
В этом плане, несмотря на страстную решимость немедленно приступить к выполнению, я уже чувствовал, было чрезвычайно много нетвердого и неопределенного в самых важных пунктах; вот почему почти всю
ночь я был как в полусне, точно бредил, видел ужасно много
снов и почти ни разу не заснул как следует.
Сплю-то я обыкновенно крепко, храплю, кровь это у меня к голове приливает, а иной раз подступит к сердцу, закричу во
сне, так что Оля уж
ночью разбудит меня: «Что это вы, говорит, маменька, как крепко спите, и разбудить вас, когда надо, нельзя».
Со мной случился рецидив болезни; произошел сильнейший лихорадочный припадок, а к
ночи бред. Но не все был бред: были бесчисленные
сны, целой вереницей и без меры, из которых один
сон или отрывок
сна я на всю жизнь запомнил. Сообщаю без всяких объяснений; это было пророчество, и пропустить не могу.
Ночью во
сне я почувствовал, что как будто еду опять верхом, скачу опять по рытвинам: это потащили нас по реке.
От слободы Качуги пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной. На последней станции все горы; но я ехал
ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге
сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей станции.
Ужели это то солнце, которое светит у нас? Я вспомнил косвенные, бледные лучи, потухающие на березах и соснах, остывшие с последним лучом нивы, влажный пар засыпающих полей, бледный след заката на небе, борьбу дремоты с дрожью в сумерки и мертвый
сон в
ночи усталого человека — и мне вдруг захотелось туда, в ту милую страну, где… похолоднее.
Под покровом черной, но прекрасной, успокоительной
ночи, как под шатром, хорошо было и спать мертвым
сном уставшему матросу, и разговаривать за чайным столом офицерам.
Он много рассказывал любопытного о них. Он обласкал одного чукчу, посадил его с собой обедать, и тот потом не отходил от него ни на шаг, служил ему проводником, просиживал над ним
ночью, не смыкая глаз и охраняя его
сон, и расстался с ним только на границе чукотской земли. Поступите с ним грубо, постращайте его — и во сколько лет потом не изгладите впечатления!
Под этим небом, в этом воздухе носятся фантастические призраки; под крыльями таких
ночей только снятся жаркие
сны и необузданные поэтические грезы о нисхождении Брамы на землю, о жаркой любви богов к смертным — все эти страстные образы, в которых воплотилось чудовищное плодородие здешней природы.
Нехлюдов оглянулся на англичанина, готовый итти с ним, но англичанин что-то записывал в свою записную книжку. Нехлюдов, не отрывая его, сел на деревянный диванчик, стоявший у стены, и вдруг почувствовал страшную усталость. Он устал не от бессонной
ночи, не от путешествия, не от волнения, а он чувствовал, что страшно устал от всей жизни. Он прислонился к спинке дивана, на котором сидел, закрыл глаза и мгновенно заснул тяжелым, мертвым
сном.
Утром и днем тяжелый
сон после оргии
ночи.